— Что?

— Вейская пропаганда, например. Начитаешься и будешь шарахаться от каждого шакрена.

— Зачем это, если у вас цивилизованное общество? — удивилась Женя.

— Затем, чтобы юные веи не отказывались от паргениума, сбегая из дома в поисках большого романтического чувства. Иначе, популяция чарим-вей резко снизится. Самрай-шак мирятся с пропагандой, потому что им так выгодно. И никто не трогает очень юных вей, не прошедших паргениум. За редким исключением… Но, у медали всегда две стороны. Есть и чарим-вей, нанятые самрай-шак, чтобы зазывать в города неопытных веечек.

— А где же тогда правда?

— Перед тобой. Просто разберись, чего хочешь ты.

— Ты — самрай-шак, — ответила Женя. — И сейчас под властью рилиса. Почему я должна тебе верить? Ты сам говорил…

Сирил вздохнул и выключил компьютер.

— Я хочу помочь тебе.

— Тем более уходи! Мне не нужна твоя помощь. Я справлюсь.

Женька не понимала, почему так злится на него. Она ведь не хочет злиться. Мечтает обнять и поцеловать. Сказать ему, как скучала и ждала встречи. Вместо этого она гневно смотрела на Сирила, пока он не признался:

— Ты права. Я не смог устоять, зная о твоём положении. Поскольку сам так хотел и сам к этому причастен. Мне жаль упускать возможность, раз уж так случилось. Очередной спериум наступит нескоро. Вот — настоящая правда. Такова моя природа. Но есть ещё кое-что… — он запнулся. — Ты дорога мне. И дело не в рилисе. Поэтому я хочу быть с тобой, прежде чем уйдёт самрай-шак. По-другому не получится. Я знаю.

Женька растерялась. Это что, шакренское признание в любви? Или ему просто необходима чарим-вей?

— Это у тебя не впервые? — от волнения брякнула она.

Сирил улыбнулся.

— Конечно. Я уже десять циклов самрай-шак. Первый раз был неудачным. Вея сбежала от меня, после поцелуя. Потом её позвал другой.

— Печально.

Он присел на кровать. Женя не отодвинулась.

— Зато приобрёл опыт и впредь не ошибался.

— У тебя есть дети?

— Двое замечательных сыновей.

— А где они сейчас?

— С моим отцом, как и полагается. Детей по обычаю воспитывают деды. Когда-нибудь и со мной это произойдёт. Репродуктивный период длится двадцать пять циклов или оборотов, по-нашему. Начинается он не ранее двадцати двух-двадцати трёх оборотов. У вей — после восемнадцати, а первый паргениум спустя два-три цикла.

Женька не знала этого. Но, собственно, и обижаться не имела права. Разве что на себя.

— Мы разные, Ева. Я не землянин. И не жди, что я буду вести себя подобно вашим мужчинам…

Евгения вздохнула.

— Верь или нет, но меня это сейчас не заботит…

Зачем она так сказала? Плохо соображала, находясь рядом с ним. Перед глазами мелькали картины: Сирил без рубашки, Сирил в ванне, Сирил…

Сирил не выдержал первым. Он наклонился и поцеловал её, запечатлев на губах вкус… спелой земляники.

— То, что надо, — удовлетворённо отметил шакрен.

— Что? — не поняла она, забыв рассердиться.

— Тот самый вкус, — пояснил он. — Это значит, что мы должны немедленно начать…

Сирил подался к ней и обхватил за талию, но Женька упёрлась ладонями ему в грудь.

— Погоди! Я ничего об этом не знаю. Хватит с меня сюрпризов. Вдруг я покроюсь колючками или обрасту шерстью.

Сирил рассмеялся.

— Не беспокойся. Процесс оплодотворения не отличается от земного… Только одним.

Она напряглась.

— Чем?

— Временем. Оплодотворение длится сто часов, без перерыва.

— Сколько?!!

— Сто часов. Для одного раза в цикл это не так уж и много.

Она засомневалась, пытаясь унять бушующий рилис. Бешено колотилось сердце. У Сирила тоже.

— А ты уверен, что не убьёшь меня?..

— Ева! Я знаю, что делаю. Не бойся. Мои ферменты помогут тебе. Ты даже не устанешь.

— Ты забываешь. Я не чарим-вей, а землянка.

— Это безвредно. Поверь мне.

— Хорошо. Я тебе доверяю.

Пигментный рисунок Сирила совершенно почернел, составив яркий контраст с бронзовой кожей. Узоры на скулах и висках засверкали. Шакрен становился опасным. Он превращался в истинного самрай-шак и с трудом внимал голосу рассудка. Женя заразилась его страстью, но где-то в глубине души побаивалась.

— Ты будешь моей чарим-вей? — тихо спросил он.

Она неуверенно кивнула.

— Я всё ещё могу уйти.

— Нет!

На этот раз она поцеловала его, наслаждаясь вкусом свежей земляники с ароматом летнего сада… Он не глядя потянулся к коммуникатору, выключил его, и обхватил Женьку покрепче…

— Миритин! — вспомнила она.

— Я отправил ему сообщение. Он знает и повесит на твою дверь карантинную табличку. Эти сто часов — наши. Миритин обо всём позаботится.

— А мы и так не откроем, — пробормотала Женька и поймала его внимательный взгляд.

Он слегка отстранился.

— Я хочу, чтобы ты знала, это не только рилис… Что бы ни случилось потом, я…

— Чтобы ты знал, это не только твои ферамоны или, как их, ферменты. И хватит болтать.

Евгения схватила его за рубашку и притянула. Сирил обнял её, и она доверилась щекочущему теплу его ладоней. Самрай-шак изнывал от желания, но Сирил не стал торопиться и бережно уложил Еву на кровать…

Они и здесь преуспели и побили все рекорды. Сто двадцать часов вместо ста. Сирил был сражен, потрясён, оглушён. Что уж говорить о Евгении. В общем, им пришлось ещё несколько часов приходить в себя, просто лёжа рядом, сплетя пальцы и глядя в потолок.

Женька осторожно погладила Сирила по плечу. Он повернулся и легко поцеловал её. Поцелуй был другим, со вкусом зелёного яблока.

— Лучше, чем с чарим-вей, — заявил он с улыбкой.

— Почему?

— Веи без рилиса — горькие на вкус. А ты нет…

Это были отголоски спериума и последняя ласка самрай-шак. Шакрен нежно погладил её по щеке и встал с кровати. Она подскочила следом.

— Сирил!

Он спокойно посмотрел на Женю. Налобный рисунок посветлел. Чешуйки обрели прежний вид.

— Я шакрен, Ева, — грустно напомнил он, одеваясь. — До следующего раза я не увижу в тебе чарим-вей.

Женя приуныла.

— А это когда-нибудь повторится?

— Если захочешь, — серьёзно ответил Сирил. — После всего.

Он ещё сомневается?!

— Не грусти, — Сирил дотронулся до её руки. — Это не значит, что я больше не посмотрю на тебя. Я буду рад пообщаться с тобой. Мы сможем беседовать и даже ходить куда-нибудь, как друзья. Хотя…

— Что? — испугалась Женька.

— Это будет нескоро. Завтра я улетаю в туманность. Надолго. Вернусь через полцикла или чуть позже.

— А что же мне делать? — растерялась Женя. Ей хотелось плакать.

— Всё, что пожелаешь, — улыбнулся Сирил. — Ты свободна в своих чувствах и предпочтениях. В нашем обществе так принято…

Нужна была Женьке эта свобода! После тех восхитительных часов, дней наедине с Сирилом. Но, как бы там ни было, а надо идти к Миритину на осмотр.

Он ждал её. Взял необходимые анализы, просканировал и сообщил, что «чужеродных элементов в желудке не осталось».

— Поешь нормально, — разрешил врач и с нажимом добавил. — Тебе это сейчас нужно, чтобы восстановить силы.

Но у Женьки пропал аппетит. Ей предстояла разлука с Сирилом, и ни о чём другом она думать не могла…

Возвращаясь после осмотра, Женя не спеша подошла к своей квартире и увидела ндарима, терпеливо ждущего у двери. В тот же момент из-за угла показался Сирил. Женька застыла, не зная, что сказать, и ндарим исчез.

— Я пришёл попрощаться, — грустно проговорил Сирил, внезапно обнял её и поцеловал, долгим поцелуем со вкусом терпких ягод. У Женьки закружилась голова…

— Мне понравилось быть с тобой, — удивил её шакрен. — Я бы хотел снова.

Она прижалась к нему, стараясь запомнить этот миг навсегда…

Часть II. В паутине вселенского заговора

Глава 24. Череда дней, с тридцать четвёртого по сорок второй…

Надо было жить дальше. И дни понеслись, тая один за другим, как в песне. Женя скучала по Сирилу. Шакрен оставил ей номер своего коммуникатора, но они могли отправлять друг другу лишь короткие текстовые сообщения из-за помех в туманности. Первое же сообщение, присланное Сирилом, гласило: «Не вздумай хандрить!». На что Женька спросила: «Как поживает туманность?». Так они и переписывались. Это был как раз тот случай, когда Женя больше всего радовалась геномной прививке.